«Держи ум твой во аде и не отчаивайся»
Мы не ошибемся, если скажем, что слова, обращенные Христом к прп. Силуану, стали не только лейтмотивом его духовной жизни, но и ключом к его богословию. Это само по себе удивительно, ведь в записях Преподобного, где он отражал сокровеннейшие свои переживания, не так уж много размышлений на эту тему. Гораздо больше там говорится о любви Божией, о благодати, о Христовом смирении… Мы любим это читать. Слова эти согревают сердце. По признанию свт. Николая Велимировича, «когда читаешь прп. Симеона Нового Богослова (святого, предъявлявшего радикально высокие требования к христианину), то отчаяние приближается к душе, а когда читаешь Силуана, то надежда растет в сердце».
Все это так. Но, как пишет о. Софроний (Сахаров), мысль о том, что со святыми всегда легко – иллюзия; они могут вдохновить и согреть, но избавить тебя от необходимости подвига они не могут. И вот, заповедь Христа «держать ум во аде» оказывается теми узкими вратами, через которые вошел в Царство любви и света Силуан и которыми он предлагает идти и нам… Только пройдя ими, можно увидеть те сокровища «по ту сторону» двери, которые жемчужинами рассыпаны по записям святого, и понять их подлинный смысл.
Смысл этого пророческого послания бездонен. Думается, в нем важно не только каждое слово, но даже запятая. И хотя о нем размышляют все новые поколения верующих и богословов, оно не устает приковывать к себе внимание. Мы попробуем поразмышлять сначала о первой, «негативной», а затем о второй, «позитивной», составляющей этой фразы.
Что такое «ад» прп. Силуана? Прежде всего, это не просто тяжелые, скорбные обстоятельства (хотя и характерно, что преподобный получил это СЛОВО в начале столетия, невиданного по масштабу трагедий и катастроф, а также депрессий, суицидов и т.д.). Иначе не нужно было бы заповедовать «держать» в этом ум: когда тяжело, ум человека и так прикован к источнику своей боли.
Ад – это место без надежды, точнее – состояние безнадежности. Но, опять-таки, если бы речь шла только о скорбях (внешних или внутренних), то абсурдно и разрушительно было бы со стороны Бога предписывать такое человеку. Это было бы не что иное, как тяжкий по своему воздействию на душу грех уныния.
Тогда что же это за «ад», в котором нужно «держать ум» неким специальным усилием? Жизнеописатель старца о. Софроний, сам знавший подобное состояние, объясняет: это есть ад покаяния.
Образ ада здесь точен – неслучайно он ассоциируется с подземным царством, мы говорим: «глубины ада». Человек сходит своим умом в такую сердечную глубину, где ему открывается поистине неизбывное, «безнадежное» безобразие своей души, то есть фатальная искаженность в ней образа Божия. Происходить такое «схождение» ума в сердце может постепенно, а может и сравнительно быстро: тут действует всегда непредсказуемое соотношение Божественной благодати (без которой подобный рискованный спуск вообще невозможен) и человеческих усилий. Усилия же заключаются в повседневном «хранении заповедей» (попыток исполнить их во всей полноте, заданной нам Евангелием), «хранении совести» по отношению к Богу, ближним и даже вещам, и, конечно, молитве. Все это определяет большую или меньшую интенсивность покаяния. При «высоком градусе» его может произойти «соединение ума с сердцем», взыскуемое подвигом умной молитвы.
По словам св. праведного Иоанна Кронштадтского, «видеть свои грехи во всем их множестве и безобразии есть поистине дар Божий». Но это дар страшный. Для того, чтобы его получить и удержать, для того, чтобы он определял уже сам «строй души» подвижника (а не стал лишь кратковременным переживанием), – нужны недюжинные решимость и мужество. Возможно – большие, чем для какого бы то ни было еще дела на земле. И потому дается такой дар далеко не всем. Когда молодой монах о. Софроний (Сахаров) порекомендовал одному своему собрату подобное делание («стой на грани отчаяния»), то на следующий день старец Силуан, – с этого и началось их знакомство, – поправил его: «Вы правы, но ему это не по силам. Пойдемте ко мне в келью, будем говорить…».
Но предположим – это удалось, как в случае с прп. Силуаном. Человек не только умом считает себя грешником, но и сердцем видит свою греховность – во всей ее неприглядности и мраке. Предприняв множество попыток измениться, он на опыте познает: никакими нравственными или аскетическими усилиями это положение не изменить. С этим и связана «безвыходность» ситуации для одних только наших усилий: человекам это невозможно (Мф. 19, 16). Всецелая пораженность грехом так велика, что видишь: это не просто «количественная» испорченность («умножишася паче влас главы моея грехи моя»), но качественная: онтологическое падение Адама, исказившее саму природу человека. А изменить качественно само свое бытие (онтологию), то есть из падшего состояния перейти к «прямому хождению» перед Богом, человек не может. Он может лишь бороться с конкретными проявлениями греха, словно садовник, выпалывающий сорняки, корни которых скрыты глубоко в земле сердца и потому дают все новые и новые паразитарные всходы.
Какой же выход из этого трагического положения? Только один: звать Того, Кто один может омыть и «паче снега убелить» одежду души. Звать покаянным плачем, когда слезы текут из очей или только из сердца, а лучше – из всего существа человека. Этим покаянным стремлением пронизана вся аскетика, богослужение, «духовность» нашей Церкви.
И вот такой плач тесно связан со второй частью слова, данного прп. Силуану: «не отчаивайся». Если бы человек, погруженный в свой внутренний «ад», отчаялся – он не смог бы плакать. Ведь плач – это сигнал: Господи, спаси меня, погибаю! (ср. Мф. 14, 33). А «сигналить» можно только Тому, Кто есть, Тому, Кто всегда рядом и не только готов, но и жаждет нас спасти. Об этом желании Божьем говорит сам плач: постепенно человек понимает, что его поиск и тоска по Богу – не что иное, как отражение Божественного «поиска», обращенного к нам: «Адам, где ты?» И еще, – так говорят отцы, – постепенно плачущий начинает слышать в своей душе Божий ответ. В разных формах: глубокого мира, радости, а иногда даже ликования, которым растворяется плач, а особые избранники – в виде явления Нетварного Божественного Света. Тогда плач становится радостотворным. «Кто всегда плачет, тот непрестанно вкушает хлеб веселия», – парадоксально пишет Лествичник10.
Этим, кстати, объясняется столь трудная и непонятная для нас святоотеческая мысль о плаче как лекарстве от уныния. Ведь сам плач, даже еще не растворенный радостью, уже обращает все силы человека к одной цели: достичь Господа. Если это становится постоянным стремлением, доминантой внутренней жизни, то оно автоматически ставит преграду любым пагубным, навязчивым состояниям, заливающим нас в повседневной жизни: обидам, гневу, разочарованию, горечи… Если и не сразу уходят такие состояния, то их всегда можно попытаться преобразовать, как говорил впоследствии о. Софроний, в «духовную энергию молитвы», в тот же самый плач.
Как ни парадоксально, но только истинный духовный плач позволяет глубоко-глубоко в своем сердце сохранять огонь Радости, Пятидесятницы, ликования о Господе. Без плача эта радость непрочна – даже если она дана свыше, а не искусственно создана человеком или внушена врагом. Опыт православной аскезы показал, что радость, данная в начале пути христианина, через некоторое время бывает отнята, и наступает время испытаний. Даже если человеку кажется, что он потерял эту радость через грех, это все равно промыслительно: необходимо укрепиться в смирении, прежде чем мы получим Радость в наше неотъемлемое достояние. Наверное, большинство из нас, верующих, находится на долгом – длинною в жизнь – пути к возвращению в полноту радости Отчего Дома, где для нас будет устроен брачный пир…
А пока подвижник поистине – «берет крест свой». Он живет в состоянии распятия между двумя полюсами: человекам спастись невозможно – и Богу все возможно. Напряжение всех духовных и душевных сил огромно, т.к. обе эти истины в равной мере требуют усвоения, максимально глубокого для данного человека. Подтверждения первой правде – человеку невозможно – кающийся получает ежедневно и ежечасно (а при трезвении, подвиге борьбы с помыслами за молитву – и ежеминутно). А вот второе положение, единственно достойное быть названо истиной, т.к. оно говорит об истинно Сущем, – всецело во власти Благодати Божией. В этом его тайна. Невозможно «принудить» Бога помиловать меня, грешного, – Его об этом можно только умолять. И умолять не для того, чтобы «склонить» Его к милости (как может казаться вначале), а лишь для того, чтобы расширить свое сердце и приготовить душу к принятию того Дара, каким является Он Сам. И выявить направление своей воли. Здесь тайна человеческой свободы. К сожалению, Дух Божий настолько деликатен, что соглашается исполнить сердце человека только при его сильном желании… И в этом же причина того, что любой грех, даже мысленный, вызывает умаление или оставление благодатью. Господь как бы говорит: «ты выбираешь не Меня – что ж, Я не смею более задерживаться…».
Святая Гора Афон / Άγιο Όρος Άθως / Mount Athos 🏔
#ayiooros @ayiooros #афон #святаягораафон #athos #mountathos #holymountain #aγιοoρος #греция
